Узники тюрьмы №7
Пересыльная тюрьма в уездном городе Спасске
существовала с давних времён, в старину здесь содержались каторжники в ожидании
отправки в Сибирь. В конце 19 века в камерах тюрьмы насчитывалось около 70
заключённых. А в суровые 1930-е Куйбышевская тюрьма №7, входившая в систему
ГУЛага, стала последним пристанищем для многих невинных жертв сталинских
репрессий. В 1940 году здесь скончался член Епархиального совета при патриархе
Тихоне, протоиерей
Владимир Воробьёв, обвинённый в создании поповско-монархической организации,
подготовке террористических групп и сочувствии Троцкому и Бухарину.
В
царские времена местный «уездный замок» (так тогда называлась тюрьма) был одной
из достопримечательностей города Спасска Казанской губернии. Кирпичное
трёхэтажное здание значительно возвышалось над деревянными домами горожан, и
крыша его было видна издалека. Тюремный двор окружал высокий мощный забор. В
1858 году здесь временно размещалась городская больница на 13 кроватей. А в
апреле 1861-го несколько дней содержались активисты крестьянских волнений в
селе Бездна, в том числе главный организатор беспорядков Антон Петров, которого
прямо из тюрьмы увезли на публичный расстрел в родное село.
С
приходом к власти большевиков начались гонения на священников, многие из
которых оказывались в тюрьме. Такая судьба, к примеру, постигла настоятеля
церкви села Левашёво Андрея Брагина, которого в мае 1918 года отправили в
тюрьму решением суда
Спасского революционного трибунала как «контрреволюционера за непризнание и
неповиновение Советской власти». Тогда священник написал в Епархиальный совет,
пожаловавшись на абсурдность выдвинутых обвинений. «Всегда болея душой о благе
народа и в особенности о благе вверенной мне паствы, я во дни сии - во дни
великих испытаний и бед нашей горемычной и истерзанной Родины, всегда стоял и
буду стоять на страже истинных интересов народа по заветам Христа, не страшась
пострадать даже и до крови», - говорилось в письме. Вмешательство церкви увенчалось
успехом, Андрея Брагина в июне освободили и, во избежание дальнейших гонений от
местной власти, перевели в церковь села Черки-Бибкеево Тетюшского уезда. Но это
его не спасло, через некоторое время священника всё же убили местные активисты.
Шла Гражданская война, и занявшие
Спасск летом 1918-го белочехи держали в тюрьме группу местных большевиков, в
том числе Ивана Нагаева и Марию Вертынскую, именами которых названы современные
улицы Болгара. При отступлении из города, 12 сентября, вместе с ними были
расстреляны ещё девять «красных» заключённых – Н.Андреев, Б.Белов, Н.Брендин,
В.Желнов, Г.Назаров, П.Назаров, М.Петряков, Г.Пресняков и Ф.Чернягин. Причём,
над телами убитых надругались – обезобразили их лица, переломали руки и ноги. А
когда советская власть в стране установилась повсеместно, начались поиски новых
внутренних врагов, в том числе опять среди деятелей религии, которую объявили
опиумом для народа. Показательной была судьба священника Владимира Николаевича
Воробьёва, закончившего свой жизненный путь всё в той же тюрьме №7…
Родился он в семье крестьянина села Лопуховка Саратовской губернии 135
лет назад - 14 июля 1876 года. По
окончании Саратовской духовной семинарии женился на Ольге Андреевне Кузнецовой.
В 1899 году был рукоположен в дьяконы, а позже получил и сан священника. Более
десяти лет служил в Краишевском Тихвинском женском монастыре, а в 1910 году был
переведён в Москву, в домовую церковь в
честь иконы «Всех скорбящих Радостей» на Зубовском бульваре. Тогда же поступил
и четыре года учился в Московском археологическом институте. В 1918-ом, в самый
разгар Гражданской войны, отец Владимир стал настоятелем храма Николы в
Плотниках на Арбате. Прослыл известным в Москве проповедником, духовником и
другом известных церковных учёных, философов, деятелей культуры. Был близок
митрополиту Петру Полянскому. В декабре 1923 года решением Священного Синода
Владимир Воробьёв был назначен членом Епархиального совета при святителе
Тихоне, патриархе Московском и всея Руси.
Когда в
стране начались расправы большевиков над духовенством, патриарх Тихон написал в своём воззвании:
«Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите
вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое
подлежите вы огню геенскому в жизни будущей - загробной и страшному
проклятию потомства в жизни настоящей земной». Находиться в окружении патриарха
было опасно, священников подвергали аресту по надуманным обвинениям. В конце
1924 года оказался в Бутырской тюрьме и Владимир Воробьёв. Его обвинили в
антисоветской агитации среди верующих, распространении ложных слухов о гонениях
на церковь со стороны советской власти и вмешательстве иностранных
государств в защиту церкви. Издатель произведений Л.Толстого, известный
общественный деятель В.Чертков выступил тогда с ходатайством об освобождении
отца Владимира: «Он мне известен, как человек в высшей степени добросовестно
исповедующий ту веру, представителем которой он является, как православный
священник... По имеющимся у меня, заслуживающим полного доверия сведениям, он
совершенно чужд политики и никогда не увлекался ни малейшей политической
агитацией».
Заступничество, видимо,
помогло, и судебная коллегия ОГПУ в марте 1925 года освободила Владимира
Воробьёва под подписку о невыезде, «так как следствием вышеозначенное
преступление не подтвердилось». Отец Владимир вернулся в храм на Арбате, служил
здесь настоятелем, благочинным, заместителем патриаршего местоблюстителя и даже
был награждён митрой – головным убором высшего духовенства. Но уже в 1930 году
он был обвинён в участии в контрреволюционной организации «Истинно-Православная
Церковь». Вот выдержки из обвинительного заключения: «Поддерживал связь с
белоэмигрантом, белогвардейцем Сергеем Булгаковым (известный русский философ – Н.М.)
через его сына - Фёдора Булгакова, участника организации «Истинно-Православная
Церковь». Будировал среди церковников и реакционной интеллигенции вопрос о
необходимости духовенству извиниться перед папой Римским за послание
митрополита Сергия. Во время заграничной антисоветской кампании, т.н.
«крестового похода» участвовал в редактировании предназначавшегося для Константинопольского патриархата контрреволюционного документа о гонениях на
религию в СССР».
Содержали отца Владимира в Лубянской тюрьме, потом перевели опять в
Бутырку, а после осуждения на 10 лет концлагерей этапировали в Ленинградскую
область, в Свирлаг. В октябре 1932 года, в связи с болезнью сердца, лагерь ему
заменили высылкой в Казань, откуда отправили на поселение в город
Спасск-Татарский. Здесь и провёл Владимир Воробьёв остаток своей жизни. В
1935-ом Спасск переименовали в Куйбышев. Отцу Владимиру запрещено было выезжать
из города, периодически он должен был отмечаться в местных органах НКВД. Сюда к
мужу приехала и жена Ольга Андреевна, помогавшая вести хозяйство, даже
сохранилась фотография лета 1934 года, где супруги сидят под яблоней в одном из
спасских садов.
Когда в Советском Союзе поднялась новая волна репрессий, вновь вспомнили
о Владимире Воробьёве. Его арестовали по клеветническому доносу 24 августа 1938
года и заключили в Куйбышевскую тюрьму №7. Обвинение было абсурдным, в духе
того времени. В нём утверждалось, что отец Владимир является одним из
руководителей поповско-монархической организации, состоял в партии
«имяславцев», организовал ещё одну партию, готовил террористические группы и,
кроме того, «в Москве сотрудничал с эсерами, сочувствовал Троцкому и
Бухарину». Сокамерник священника рассказывал позже, что отец Владимир был очень
добрым, всем сочувствовал, подбадривал заключённых, по возможности помогал,
пользовался среди них общей любовью. Одного татарина, которому не досталось
места в переполненной камере, пустил на свои нары, рядом с собой. За эту
доброту отец Владимир опять поплатился, по доносам против него было
сфабриковано ещё одно дело об «антисоветской агитации» внутри тюрьмы. Было
намечено рассмотрение этого дела на особом совещании «тройки», которая в те
годы почти всех приговаривала к расстрелу. Но Владимир Воробьёв не дождался
этого приговора. Не выдержав истязаний и допросов, он скончался в тюрьме от
паралича сердца 16 февраля 1940 года. Похоронили его на городском кладбище
районного Куйбышева.
В
подвалах тюрьмы в те годы проводились массовые казни. По воспоминаниям
старожилов, почти каждую ночь здесь расстреливали «врагов народа», которых
затем негласно хоронили на пустыре. Расстреливать было кого: в архивах
сохранились тщательно составленные списки Куйбышевского райотдела НКВД, в
которых значатся польские перебежчики и политэмигранты, военнопленные
империалистической и гражданской войн, бывшие белые офицеры и военные чиновники,
эмигранты из района и административно-высланные в район, лица, лишённые
избирательных прав, кулацкие семьи, подлежащие выселению, бежавшие с места
постоянного жительства кулаки, исключённые из ВКП(б) члены Куйбышевской
райпарторганизации и т.д. Всё это были потенциальные «враги народа»…
Через год после смерти
Владимира Воробьёва у него родился внук, который был назван в честь своего
дедушки и пошёл по его стопам. Окончив духовную академию, протоиерей Владимир
Воробьёв-младший стал заместителем председателя учебного комитета при Священном
Синоде, членом Синодальной
богословской комиссии и научно-редакционного совета по изданию «Православной энциклопедии»,
вошёл в редколлегию журнала «Православная беседа» и другие церковные и светские
научно-образовательные объединения и организации. Внук многое сделал, чтобы
реабилитировать погибшего за веру деда.
Ну
а тюрьму №7 ждал печальный финал. В 1950-х годах, когда Куйбышев перед
затоплением переезжал на новое место рядом с селом Болгары, здание тюрьмы не
удалось разобрать, настолько оно было прочным. В 1955 году тюрьму просто
взорвали, чтобы она не могла помешать предстоящему судоходству. Но тюремные
развалины в результате оказались не на дне Куйбышевского водохранилища, а на
острове, который зовут Старым Городом. Их и сегодня можно там увидеть как
напоминание о зловещих страницах нашей недавней истории.
Николай Марянин,
краевед.
НА ФОТО: В.Воробьёв
и О.Воробьёва в Спасске летом 1934
г.; протоиерей Владимир Воробьёв, 1930-е годы; В.Воробьёв
в тюрьме №7, 1940 г.
Источник: http://Газета "Новая жизнь", 10 августа 2011 г. |